Зейн Грей - Пограничный легион [сборник]
— Я останусь здесь, — прошептала она, — а ты — уезжай!
— Живо, женщина!
— Нет! Ни за что! — Ты хочешь остаться с этим бандитом?
— Нет, нет! Только я должна!
— Значит, ты его любишь?
Всем своим сердцем Джоун хотела отвергнуть оскорбление, однако женская хитрость заставила ее проглотить готовые сорваться с губ слова — слова, которые ее полностью бы разоблачили. От стыда она низко опустила голову, но все же у нее хватило духа — ради него самого, ради его блага — предстать перед ним в таком неприглядном свете. Это был ее единственный шанс.
— Прочь с моих глаз! — прохрипел Джим. — А я-то готов был за вас драться!
И се снова обдало таким невыносимым равнодушным презрением, что она прикусила язык, чтобы удержать горестный крик. Как снести такую муку? Ведь это же на нее Джоун Рэндел, обращено его беспощадное презренье! Что из того, что он ее не узнал? Шаг за шагом, еле помня себя от горя, сотрясаемая идущей изнутри дрожью, ослепленная жгучими слезами, она стала отступать к своей двери и, спотыкаясь, скрылась за занавеской.
— Келлз, ты был прав, — услышала она голос Джима, как бы идущий откуда-то издалека. — Мне нет оправданья… У меня в голове не все дома, когда дело доходит до женщин. Хочешь — забудь о моей вспышке, хочешь — нет. Только если я тебе нужен, я готов вступить в твой Пограничный легион.
Глава XII
Эти горькие, полные иронии слова Клива — последнее, что слышала Джоун, — не смолкая звенели в ее смятенном мозгу, как похоронный колокол судьбы. Она лежала в темноте, придавленная жестоким бременем, и только молила Бога, чтобы утро больше никогда не наступало. Но в конце концов кошмар этот кончился, и она открыла глаза навстречу утреннему свету.
Она очень озябла: все долгие часы ночи пролежала, ничем не укрывшись. С той минуты, когда она, потрясенная горькими словами Клива, согласившегося вступить в Легион Келлза, упала на постель, она так и не пошевелилась. Ей казалось, что прошли целые годы. Она не помнила, о чем думала в эти бесконечные черные часы, и, тем не менее, оказалось, что за это время она приняла решение сегодня же открыться Джиму Кливу, даже если за это придется заплатить жизнями их обоих. Уж лучше умереть, чем жить в постоянном страшном напряжении. А что до Джима, так она, по крайней мере, не даст ему вступить на путь преступлений.
Джоун встала. Голова у нее кружилась, ноги плохо слушались, руки дрожали. Казалось, вся кровь отлила от сердца к голове, и даже дыханье причиняло ей жестокую боль. Сняв маску, она умылась и причесалась. На первых порах она было решила выйти из комнаты с открытым лицом, но передумала. Она как будто заразилась безрассудством Клива, и теперь ее было не остановить.
А Келлз утром был возбужден и весел. Осыпал ее комплиментами и сказал, что скоро они уедут из этой глухой долины, и Джоун наконец увидит самый удивительный спектакль в жизни — богатейший золотой прииск. Увидит, как на карту ставят целое состояние, смеясь его проигрывают и снова идут копать. Еще он сказал, что отвезет ее в Сакраменто или Фриско и накупит всего, о чем только может мечтать девушка. Он совсем разошелся, говорил громко, непоследовательно и, предвкушая скорое осуществление своей мечты, вел себя как одержимый.
Было уже позднее утро. Возле хижины слонялись столь же возбужденные бандиты. Вовсю шли приготовления к отъезду на прииск. Бандиты вытаскивали вьюки, проверяли их содержимое, снова увязывали; осматривали седла, сбрую, оружие; неумело чинили одежду; перековывали лошадей — процедура эта была одинаково тяжела и неприятна как людям, так и лошадям. Стоило на склоне показаться всаднику — а они то и дело там появлялись — все бросали работу и устремлялись к вновь прибывшему. У всех на языке было имя Джесса Смита. Он мог в любую минуту приехать и подтвердить заманчивую сказку Бликки.
Джоун показалось, что глаза у бандитов стали почему-то желтыми, словно отблеск золота на солнце. Раньше ей доводилось встречать рудокопов и старателей, у которых от постоянных мыслей о золоте глаза начинали гореть странным светом, но такого, как в Легионе Келлза, она еще не видывала. Вскоре она заметила, что несмотря на всеобщее возбуждение, отношение к ней бандитов неуловимо изменилось. Она быстро почувствовала эту разницу, только никак не могла определить, в чем же она заключается. Не ломая над этим голову, Джоун решила заняться делом.
Сперва она помогла Бейту Вуду. Он был неуклюже любезен. Она и не подозревала, что ее грустный вид может внушить кому-нибудь из бандитов жалость, пока не услышала шепот Вуда: «Не расстраивайтесь, мисс. Может, все еще утрясется». Слова Вуда, его сочувствие очень ее удивили. Его таинственное подмигиванье, быстрые взгляды, доброжелательная усмешка — все говорило о какой-то перемене. Ей захотелось выяснить, в чем дело, но она не знала, как это сделать.
А перемена чувствовалась во всех бандитах. Тогда она отправилась к Пирсу и чисто по-женски напустила на себя еще более грустный вид, памятуя, что именно на него отозвался Вуд. Пирс среагировал еще быстрее. Когда она подошла, он не воспринял ее близость как близость женщины, близость, которая должна была бы разбудить в нем зверя. Конечно, он был вульгарен, грубоват, но видно было, что он ее жалеет. Джоун это сразу почувствовала. Но кроме жалости было и что-то еще. Этот Келлзов лейтенант держался так же непонятно, как Вуд. Джоун зашила ему большую, обтрепавшуюся дыру на кожаной куртке. Пирс, похоже, этим даже возгордился, пытался шутить, говорил комплименты. Когда Джоун кончила работу, Пирс быстро оглянулся, сжал ей руку и вдруг сказал шепотом: «У меня когда-то была сестренка». И зло, даже как бы с ненавистью добавил: «Ну, Келлз!.. На прииске он уж точно свернет себе шею».
Джоун отошла, еще больше заинтригованная. Невидимо для глаз происходило что-то странное. Суровый взгляд Пирса, пророчащие беду слова явно говорили о его неприязни к Келлзу. А чем вызван внезапный интерес к ее положению? Что значила его еле ощутимая враждебность по отношению к вожаку? Можно ли ожидать, что в душе этих бандитов, связанных только настоящими, прошлыми и будущими злодеяниями, еще живо представление о чести и порядочности? Неужели дело идет к открытой вспышке злобы, ненависти, ревности, предательства, взлелеянных преступной пограничной жизнью? И Джоун ясно увидела тщету и трагический провал выношенного Келлзом великого плана. Предприятие не может завершиться успехом. Да, на несколько дней или недель Келлз поднимется на волне черной славы, набьет мешки обагренным кровью золотом, прогремит на всю округу безумной игрой… И тем не менее по самой своей сути все это обречено на провал. Провал и гибель.
